Ашхабадский вор - Страница 7

– Таскаю, потому что ничего еще не решил. Когда мы сюда шли, каждый в голове держал свои расклады. Теперь, после гибели Генки, в расчеты корректировочку надо давать. И у меня были свои счеты и расчеты, а также имеются теперь свои корректировочки.

Карташ ощутил, как с мутного донца души поднимается злость. Он предчувствовал наступление этого момента, когда каждый потянет в свою сторону, что твои лебедь, рак и щука. Предчувствовал... все же сохраняя надежду, что может и обойдется, может, его спутники довольствуются совещательными голосами, а принятие окончательных решений оставят за ним. Не обошлось. Ну а когда каждый сам себе командир и у каждого наполеоновские планы... ну да, получаем типичное «а воз и ныне там». Алексей достал сигареты – как средство успокоиться.

– И что у тебя за расчеты? Колись, раз уж начал.

– А то ты не въезжаешь! Ну, коли хочешь услышать... – Гриневский тоже закурил. – Меня устраивает нынешний расклад – за исключением того, что фээсбэшник Гена мертв. Я всерьез рассчитывал оформить через него досрочную амнуху. Но и теперь не все так плохо. Пугач и его кодла отбыли в места вечного заключения. Про мои дела с ним никто теперь не в курсе, с этой стороны я чист. И с вашей мусорской стороны я не при делах. На зоне во время бунта я не светился, вместе со всеми по округе не баловал. Убег с перепугу в леса и заплутал там. За что меня наказывать – тем более, когда сам сдамся? Вот только...

– ... что с нами, то бишь со мной и Машей, в таком случае делать, – с ухмылкой продолжил Карташ, словно невзначай коснувшись локтем висящего на плече автомата. – Мы получаемся свидетели. Вдруг проболтаемся кому. Например, по пьяни...

– Не передергивай, начальник, – поморщился Гриневский, поставив ногу на ящик. – Эхе-хе... У тебя, Леша, начался классический синдром кладоискателя, добравшегося до клада. Подозреваешь всех подряд в нехороших замыслах, нащупываешь ствол, недобро косишься. Я ж все-таки бывший офицер, как ты помнишь.

– Ну уж очень бывший, – сказал Алексей, глядя на собеседника сквозь прищур. – Кстати, ты очень-то не рассчитывай, что про тебя никто не узнает. О твоей особо важной персоне наверняка проинформированы лепшие дружки Пугача, которые на воле остались. Когда-нибудь, может даже очень скоро, им станет известно, что твоего трупа на прииске отчего-то не оказалось, и за тобой начнется охота почище английской охоты на лис.

– Насчет жмуриков – тут все просто, начальник. Видел же канистры. Прииск подготовлен к взрыву. Раз подготовлен, должен взорваться. И никто никогда не дознается, кто здесь был, кого не было.

– Я смотрю, ты все продумал?

Они стояли друг против друга.

– А я смотрю, начальник, ты ни хрена не продумываешь. Ежели возьмем ящички с собой – это верная смерть, можешь к бабке не ходить. За нами кинутся все кому не лень. И даже те, кому лень. А кстати, не факт, что Генка не лепил нам горбатого. Может, он для себя старался, а его начальство вообще не в курсе командировки сотрудничка. И самый главный нефакт, что те Генкины начальники и сослуживцы, на кого мы в конце концов выйдем, окажутся честными бессребрениками, преданными родине и присяге. Кто поручится, что в их мозгах не вспыхнет простенькая мыслишка: а на кой ляд отдавать добро в общественное пользование, когда можно забрать в свое? Всего и делов-то, что грохнуть эту веселую троицу, которая и не ждет уже подвоха, и зажить припеваючи…

Гриневский сплюнул.

– А вот ежели мы, начальник, оставим эти золото-брыльянты здесь, как кость для собак бросим, до нас никому не будет дела. Нас никто вычислять и выслеживать не станет, не до нас им будет, за добычу станут грызться. Все шито-крыто, не было тут Гриневского с Карташом.

– И чего ты тогда здесь сидишь!!!

Прорвало. Взорвался Алексей Карташ. Не выдержали натянутые нервы.

– Чего еще не убег в тайгу?! Почему еще не покрошил нас в капусту, раз всех боишься?! Мы – последние свидетели, загасил нас и свободен, гуляй по тайге с консервами, выходи куда хочешь с любыми рассказками!

– Хоре кипеть, начальник. У меня перед тобой долгов нету, хочу – загуляю по тайге, хочу... вон к староверу давешнему подамся грехи замаливать.

– А вертолет? Кто вертолет поведет?

– Я не к тебе нанимался вертолеты водить. Мой наниматель – вот он, – Гриневский показал на избу, в которой лежал мертвый Пугач. – И потом я еще, кажется, не слышал твоегоплана, я знаю только Генкин. Или я что-то путаю? Ну давай, расскажи нам наконец его, свой план! Дальше-то что делать думаешь, а? Куда, к кому?!

– Вертолет – не самолет, сесть может, считай, где угодно, – Алексей с излишней тщательностью размочалил окурок о подошву, отбросил в сторону, заговорил спокойно и размеренно. – Например, под Пижманом, на территории одной расформированной вэ-чэ, где уже нет ни техники, ни оборудования, ни людей. Земля и пустующие здания буржуям пока не проданы, пока еще в собственности Министерства обороны, поэтому часть на всякий случай охраняется, вдруг ей вернут статус военного объекта. Так вот там сторожем... как писали в старых романах, преданный мне человек. Я его туда и пристроил, к слову говоря. И не раз оставлял у него на сохранение всякую... всячину. Хорошие места, куча пустых ангаров, куда можно загнать вертолет. И вообще много чего хорошего и пустого – например, бункеры, в которых можно пересидеть хоть ядерную войну.

– Неплохо, – кивнув, без тени насмешки произнес Гриневский. – Неплохо. А дальше? Ну, сховался ты на время, ладно. А сколько сидеть так намерен? Дальше-то что? Как только нос покажешь, тебе его тут же и оторвут. А как только где-то всплывет кусок платины, вместе с носом оторвут все прочие органы.